Yes

Истории о животных

О четвероногих друзьях в поэзии и прозе (стихи, короткие рассказы, повести, тексты песен и т.д все, что вам нравится!)

Сообщение
Автор
27-10, 00:38
6

Надежда Андреевна кончила рассказывать. Мы долго молчали.
Взошла луна и посеребрила длинную дорожку от далекой и высокой черты горизонта до берега; вечерняя свежесть разлилась в воздухе. Наступил тот час, когда природа с особой силой говорит человеческой душе. Голоса людей, шорохи шагов на бульваре сделались тише, словно отдалились; слышнее стал тихий ропот моря. Море вело свой бесконечный разговор. Оно будто вздыхало о чем-то или шептало волшебную сказку-быль, подобную той, какую я услышал сейчас. Может быть, оно хотело рассказать о еще не открытых тайнах, хранимых в глубине его вод, а может быть, о том, как много-много тысяч лет назад человек привел в свой дом из первобытной чащи дикого зверя, стал заботиться о нем, превратил его в союзника и друга и как благодарный зверь сторицей отплатил человеку за его труд и ласку, служа бескорыстно и преданно — на суше, в море… Ведь даже море могло быть тронуто тем, что я узнал в этот вечер!…
— Поди побегай! — нарушив молчание, ласково сказала Надежда Андреевна дочери, разжимая объятия и слегка подтолкнув ее вперед.
Девочка оставила скамью и, легкая, как мотылек, вприпрыжку побежала к воде, с тихим всплеском набегавшей на берег. Мирта немедленно вскочила и последовала за ней.
— Так это она? — произнес я, с уважением провожая взглядом собаку. — Настоящая няньки!
— Нет, — качнула головой Надежда Андреевна. — Это другая, дочь Мирты. Тоже Мирта. И тоже такая же преданная, такая же водолюбивая.
— А где же та?
— Увы, природа обделила собаку, верного друга человека, отпустив ей слишком короткий срок жизни. Той Мирты давно уже нет в живых. Но мы всегда будем помнить ее… Скоро мы поедем в Крым, к нашим бабушке и дедушке. Благодаря Мирте я не только вернула себе свою дочь, но приобрела и новых близких людей. Ведь не могла же я отнять у них Веру совсем? Через нее мы породнились навсегда…
Надежда Андреевна продолжала говорить еще что-то, но я уже плохо слышал ее. Перед моим мысленным взором возникла картина известного художника, которую однажды я видел в художественной галерее: бурное море, с затянутым тучами горизонтом, в воздухе реют чайки, а на переднем плане, на камнях — только что вышедшая из воды громадная красивая собака; она еще не успела отдышаться после трудной борьбы с волнами, тяжело ходят ее бока, с высунутого языка стекает вода, а на передних вытянутых лапах лежит спасенный ею ребенок, — картина, носящая символическое название:

«Достойный член человеческого общества».
27-10, 20:01
cinolog, такой рассказ хороший! Очень понравился. Я, как будто, оказалась рядом с его героями.
27-10, 22:44
Да, Лен, точно! Очень жизненный рассказ.
11-11, 20:06
Нашла в инете и захотела поделиться жизненная история.
Автора не знаю, к сожалению. Пока читала, обревела всю клавиатуру....

***
Парень лет восемнадцати шел по парку. Он слегка приволакивал обе ноги, отчего его походка выглядела немного странно. Но спина его была ровной, шаг – уверенный, взгляд прямой и твердый. На длинном поводке он держал собаку. Она была очень старой, это было заметно и по ее медленной неуверенной походке, и по седой шерсти, и по слезящимся глазам. Они шли рядом, и сразу было видно, что они вместе.

***

- Мам! Смотри, собака! – звонкий детский голос разорвал привычный гул большого города. – Можно я отдам ей свой бутерброд?
Мила тяжело вздохнула. Опять начинается. Димка уже замучил ее просьбой купить собаку. Прямо Малыш и Карлсон какой-то.
Но Мила категорически была против. Сначала бесконечные лужи, потом шерсть… К тому же она прекрасно понимала, что все заботы о собаке – прогулки, кормежки, прививки и прочее – лягут на ее плечи. Димка был еще слишком мал, чтобы мог ухаживать за другим живым существом.
- Димка, ты же знаешь, за собакой некому ухаживать. Я целыми днями на работе, ты в школе, к тому же ты еще слишком маленький.
- А папа?
- А папа, - тут голос Милы предательски дрогнул, к счастью, Димка в силу возраста еще не мог обратить на это внимание, - а папе некогда приезжать к нам, чтобы гулять с собакой.
Димка насупился. Мила, снова вздохнув, достала из пакета бутерброд, припасенный на тот случай, если Димка проголодается во время прогулки, и отдала сыну. Мальчик подошел к лежащему псу и аккуратно положил рядом с его мордой кусок хлеба с колбасой.

***

Пес был уже очень старый. Он просто лежал на траве парка и ждал, когда же наконец погаснет этот яркий свет, который так раздражал его воспаленные глаза. Неожиданно перед ним возник маленький человечек. Он протянул кусочек чего-то очень вкусно пахнущего. Пес бережно взял угощение и благодарно лизнул сладко пахнущую ладошку. Мальчик отбежал и ушел, все время оглядываясь. Псу вдруг стало очень тепло. Он прикрыл глаза и уснул. Навсегда.

***

Через несколько дней Мила вышла с Димкой погулять на детскую площадку. Дети резвились, шумели, гонялись друг за другом, катались с горки. Димка тоже бегал со всеми, радостно смеясь. Он полез на турник. Мила хотела его остановить, но не успела. Димка сорвался вниз, нелепо шлепнулся и не смог встать.

Спустя три месяца почерневшая от горя Мила привезла Димку домой. В инвалидном кресле. Врачи допускали, что еще не все потеряно, но поверить в это было сложно. Скорее всего Димка уже не сможет ходить никогда. И Димка… в кресле… серьезный и тихий, даже в свои восемь лет понимающий, что случилось что-то очень плохое… Он уже не плакал и не боялся…

***

Мила вкатила коляску в коридор.
Вздохнула.
И открыла дверь в соседнюю комнату.
Оттуда, смешно переваливаясь на коротких кривоватых лапках, выполз мохнатый рыжий щенок. Он забавно морщил мордочку и тыкался во все мокрым черным носом.

- Димка, - как сумев строго сказала Мила, - ты обещал, что будешь воспитывать собаку сам. Пришло время сдержать обещание.

***

Через полгода Димка встал из кресла. Он очень быстро уставал и садился обратно, но он мог сделать несколько шагов. А еще через пару месяцев он сам пошел гулять со щенком (теперь уже взрослым псом), названным смешным и непонятным именем Бендик. Димка очень медленно шел, держась за руку Милы, неуверенно переступая ногами. Но шел. Сам.

***

Прошло 10 лет. Бендик постарел, и уже сам с трудом передвигал лапы. А Димка, теперь уже Дима, шел рядом с ним, готовый, если что, подхватить его. И Дима знал, что этой собаке он обязан тем, что идет.

Они шли рядом. Молодой прихрамывающий парень и старый пес. И им было хорошо вместе.
11-11, 20:26
Страшная история о любви

I
Жила у профессора злая болонка
Она на гостей его лаяла звонко,
Она поднимала ему настроенье,
Танцуя под вальс за кусочек печенья.

Однажды сказал он болонке на ушко:
„Куплю тебе с маком чудесные сушки,
Две косточки, бантик на челку, но если
Ты спать прекратишь в моем кожанном кресле.

И, карими глазками честно мигая,
Она отвечала:”Ну что ж, обещаю”.
Профессор за дверь – а она все с начала.
Она по нему просто очень скучала.

II
Однажды профессор немножко влюбился:
Подстригся, усы расчесал и побрился.
Купил себе розовый галстук в горошек
И сел на диету из постных окрошек.

Сходил в магазин за духами, цветами
И, жутко волнуясь, отправился к даме.
Он долго краснел, заикался, шутил,
И в гости ту даму к себе пригласил.

И дама сюсюкалась с бедной собакой:
„Какая малышка! Ты прелесть! Дай лапу!
Вот мячик, вот палочка, ах, вот игрушка!
На ручки не хочешь? Ах, лапочка, душка!”

Болонка лежала как тапок в углу,
Не в кресле, замечу, на голом полу.
Она не вставала, она не играла,
Не лаяла. Даже хвостом не виляла.

„О Боже!”- воскликнул профессор с испугом,-
„Случилась беда с моим маленьким другом!
Она заболела! Она умирает!”
И даму обратно к дверям провожает.

Болонка с усилием тут же встает,
За дамой в прихожую тоже идет.
Встряхнувшись, сказала ревниво и хмуро
Той даме во след:”Фееричная дура!”

III
Болонка увидела в парке бульдога,
К нему подошла и пролаяла строго:
- Я вам разрешаю меня проводить.
Хоть вы и слюнявый... Ну что ж, так и быть.

И, в зубы взяв тонкий смешной поводок,
По парку за ней шел покорный бульдог.

- О Боже,- профессор болонку на руки
Схватил,- мои новые брюки
В слюнях. Чья же это собака?
Хозяева где? Вот так случай, однако...

И тут прибежала красивая штучка,
Сказав:” Арчибальд, ах, испачкал ты брючки
Такого приятственного господина!
Увидев его не прошла бы я мимо”

Профессор расплылся в улыбке, растаял
И мигом болонку с бульдогом оставил.

- Простите, мадам, вы собачница или
Вы мимо случайно сейчас проходили?

И через пять суток, часов (иль минут)
Профессор уже знал как собаку зовут,
Что ест и во что же играет собака,
А так же как часто старается какать.

Болонка сказала бульдогу:- Вот здрассьте,
Устроила я и хозяйское счастье.
А впрочем... Так лучше: ведь с дамочкой той
Останешься ты в этом доме со мной.

IV
Однажды профессор, с болонкой гуляя,
Наткнулся случайно на двух негодяев:
Зонтом отбивалась дряхлейшая дама
От наглых воров... Настоящая драма!

Профессор разгневался, рявкнул фальцетом,
Не думая остановиться на этом,
Затопал ногами, крича:”Караул!”
И лысиной гневно на солнце сверкнул.

Но оба мерзавца в ответ рассмеялись,
От хохота только в траве не валялись,
И как бы болонка тогда не рычала,
Она дополнительно их забавляла.

„- Позвольте,- профессор сказал старой даме,-
Вы видите, что они начали сами”.
Достал из кармана блестящий свисток
И вышел на свист здоровенный бульдог.

И одновременно с визгливым:”Атас!”
Звучало рычанье и мрачное „Фас!”.
Вот тут уж из парка, добычу роняя,
Бежали вприпрыжку те два негодяя.

И долго во след им болонка рычала:
„ Я в гневе страшна! Я вас пре-ду-пре-жда-ла!”
12-11, 21:20
ната, да рассказы и правда классные!
Первый аж до слез пробирает. Такой грустный Изображение
Зато второй очень даже веселенький! Изображение

˜”*°•. Wageningen .•°*”˜ Изображение
02-01, 15:40
Как немецкая овчарка пленного спасала.

В истории каждой семьи события военных лет стоят как бы особняком и играют особую роль. Ведь война безжалостно ворочала судьбами людей, порой полностью изменяя их жизнь. Хочу поведать историю одного из членов нашей семьи.
Мой дядя по отцу Кирилл Андреевич Киселев из-за того, что в детстве сильно болел и практически не учился в школе, был признан малограмотным. Поэтому в начале войны, когда ему исполнилось уже 18 лет, был отправлен на фронт в качестве ездового. Таскал противотанковые пушки, управляя четырьмя лошадьми. Дядьке моему как-то везло: два года, попадая порой под мощные обстрелы, он не был даже ранен. А летом 1943 года, когда шли жесточайшие бои на Орловско-Курском направлении, изменила ему его военная удача…
В один из особенно знойных дней, на рассвете, под Орлом произошла страшная битва. Наша пехота, наступая, выскочила из оврагов и рассыпалась на открытом поле. Но вдруг на нее обрушилась немецкая артиллерия, ураганным перекрестным пулеметным огнем прижало бойцов к горячей земле. Они старались зарыться в нее – каждый в свой «кувшинчик» (окопчик). Затем из лесу показалось около трех десятков «тигров». Гусеницы стальных чудовищ подминали наши орудия и утюжили окопчики бойцов.
Как и все бойцы, Кирилл вдавился в дно своего «кувшинчика». И помнил только, как затеял танк над ним свою смертельную пляску и сдавила земля его мощными тисками. А потом он потерял сознание. Очнулся под вечер. Бой стих, вверху над ним громоздилась стальная глыба подбитого «тигра».
- О, живем! Обошла меня смертушка... - еле ворочая растрескавшимися губами, прошептал Кирилл и начал шарить вокруг, ища в темноте свою саперную лопатку – без нее не выбраться ему из земляного склепа. С трудом разгребал онемевшими пальцами сухую землю, пока не нащупал заветную ручку. Он начал, медленно откапываясь, двигаться по направлению к отверстию. Уже совсем стемнело, когда, небольшое, оно превратилось в приличный лаз. И Кирилл с большим трудом начал пролезать в него. «Как теленок из утробы матери», - подумал он, представив себя со стороны. Когда выбрался, обнаружил только один сапог, другой остался в окопчике. Хотел вернуться, но побоялся, что танк осядет и он уже не сможет выбраться наверх.
Было темно и тихо. А в воздухе стоял запах горелого тряпья, мяса, обожженной земли и трупного смрада. Очень хотелось есть, он постоянно спотыкался о мертвые тела, но знал, что нельзя брать хлеб из солдатской сумки – он уже мог быть поражен трупным ядом. Где были свои – он не знал, брел наугад. А спустя некоторое время буквально наткнулся на трех немцев и был взят в плен. Так закончилась его военная жизнь и начались мытарства пленного… И не просто пленного, а раба, существование которого было наполнено постоянными унижениями и болью.
Кирилла вместе с другими военнопленными отправили в Германию. Работали они на хозяев с утра до ночи, кормили очень плохо, содержали, как скот. На ночь Кирилла определили на постой к немецкой овчарке, с которой он спал в собачьей будке. Собака относилась к нему лучше, чем люди, жалела его: всегда оставляла кусок мяса от своей трапезы, пряча его в углу их совместного жилища. Зимой и осенью согревала человека, обнимая лапами. Только благодаря своему четвероногому другу мой дядя остался жив.
Но после победного мая 1945 года он не сразу попал домой. Как и другие «изменники Родины», он по распоряжению Сталина пополнил ряды бесплатной рабочей силы на труднейших по климатическим условиям участках и стройках народного хозяйства великой страны. Два года трудился на разработке торфяников в Белоруссии.
Вернулся в Ейск уже в 1947 году, работал на заводе «Полиграфмаш». Так и не женился, до самой смерти жил у родной сестры Антонины. И, несмотря на подорванное войной, пленом, каторжной работой на торфяниках здоровье, дожил до 50-летия Победы.

Изображение
15-03, 12:32
Б. С. Рябинин
Маленькая и Большая


Раненый очнулся. Он лежал один.
Сражение кончилось, по крайней мере для него. Война прогрохотала по этим местам, оглушила, обожгла и унеслась дальше. Ушли его боевые товарищи. А он остался.
Он очнулся оттого, что кто-то теплой влажной тряпкой обтирал его лицо, смывал кровь.
Раненый застонал и открыл глаза.
Прямо перед собой он увидел приветливую собачью морду с живыми черными глазами, внимательно смотревшими на него.
Небольшая рыженькая дворняжечка участливо-заботливо облизывала его, старалась привести в чувство. Увидав, что веки лежащего дрогнули и поднялись, она радостно заюлила, завиляла хвостом, затем, сев, прижалась к нему теплым боком. Она словно старалась отогреть его.
«Умная…» — подумал раненый и заметил на ошейнике бинтик и пузырек-бочечку с прозрачной жидкостью.
Потянув к себе собаку за ошейник, он вытащил пробку и, припав губами, сделал из бочонка глоток. Точно огонь прокатился по пустым кишкам. Во рту и в горле палило, но после этого он сразу почувствовал себя лучше, окончательно прояснилось сознание.
Сделанное усилие утомило его, и он, откинувшись на спину, вынужден был полежать неподвижно, перевести дух.
По небу плыли облака, где-то перекликались птицы.
Занятый своими ощущениями, постепенным возвращением к жизни, он не заметил, как собака исчезла.
Он даже загоревал. Опять один! Откуда она взялась? И почему так быстро убежала?
И вдруг она снова явилась. И не одна: ее сопровождал большой кудлатый пес, запряженный в носилки-волокуши.
Большой тоже помахал хвостом. Остановившись рядом, он как бы приглашал: «Ну, давай, смелее…»
Раненый с трудом перевалился в носилки. Маленькая в это время суетилась около него, ободряла. Большой пес терпеливо ждал.
Потом в том же порядке они потащили его. Вернее, тащил один большой пес, а рыжая дворняжечка семенила впереди, как бы разведывая путь и подбадривая большого.
Раненый был тяжелый — крупный, рослый мужчина, из тех, о каких в старину говорили — богатырь. Носилки цеплялись за кусты, за корни, застревали в колдобинах. Упряжной пес тащил с натугой, вынужден был часто останавливаться, делать передышки. Останавливался он — останавливалась и она, рыженькая. Оба дышали учащенно, громко, раскрыв пасти и вывалив розовые дергающиеся языки. Можно было подумать, что маленькая тоже везла и ей тоже было тяжело.
Знакомый грохот рванул внезапно воздух и разнесся над лугами и перелесками. Нет, война не ушла. Снова начинался обстрел. В кого стреляли гитлеровцы? Уж не в них ли? Собаки залегли. Умницы, они понимали все. Полежали за кочкой, подождали, настороженно поводя ушами и учащенно вздымая бока, потом поползли. Так повторялось несколько раз. Носилки подвигались рывками, от кочки к кочке, от одного разрыва до другого.
Еще снаряд или мина… Рыженькая внезапно взвизгнула и, жалобно заскулив, закружилась на месте. Слепой осколок ударил ее, порвав сухожилие на ноге и поранив другую ногу. Рыженькая хотела ползти — не могла. Из ран хлестала кровь, бедная псина легла, беспомощно озираясь. Раненому запомнились ее страдающие, молящие глаза. Ах ты, вот еще несчастье… Дотянувшись через силу, превозмогая собственную боль, раненый положил рыженькую рядом с собой. Большой пес потащил обоих.
Встали, поехали, снова встали… Вот когда большому потребовалась вся его выносливость и сила. Казалось, этот путь никогда не кончится. Казалось — все, больше не повезет, выбился из сил; нет, большой пес опять напрягался, дергал в одну сторону, в другую, потом вперед, и волокуша опять ползла, оставляя за собой в густой траве широкую борозду. Чувство долга у него пересиливало усталость.
У раненого было такое чувство, как будто он сам надрывается, таща непосильный груз. Он словно ощущал каждое усилие пса-труженика, спасавшего обоим жизнь. Помочь бы… Ну, еще! поддай еще, голубчик, умаялся, поди… Если бы собаки умели потеть, большой пес, наверное, был бы весь в мыле, мокрый.
Сознание то оставляло, то возвращалось; в какие-то моменты ему казалось, что он начинает бредить наяву. Сколько их, собак, две, а может, одна? Но — нет, они были слишком разные.
А откуда у них сани-волокуши? Смешные мысли; да люди сделали, специально, чтоб вывозить с поля боя раненых; люди же научили и собак…
К счастью, спасение было уже близко.
Из леса высыпали бойцы в советской форме. На опушке, санитары окружили носилки. Раненого подняли и понесли.
— Сперва ее, — запротестовал он.
— Да не бойся, не бросим и ее.
Военврач быстро осмотрел рыжую; два санитара стали перевязывать ее. Собака благодарно смотрела на людей. Большой пес той порой отдыхал, растянувшись на зеленой лужайке.
— Поправится, — сказал врач. — Вылечим. На собаке быстро заживает. Они у нас уже давно работают так, на пару. Поработают еще…
— Спасибо им, — сказал едва слышно раненый и вместе с разлившейся по телу слабостью ощутил внезапно вспыхнувшую радость оттого, что жизнь и вправду снова вернулась к нему.
Крохотный, не отмеченный ни в каких сводках Совинформбюро эпизод на необозримых грохочущих просторах войны, но для него — вся жизнь.
Потом еще будет госпиталь, долгое лечение, белые халаты и запах йодоформа, операции и, наконец, снова в строй, битва на Одере и Красное знамя над рейхстагом и великое, ни с чем не сравнимое, незабываемое гордое чувство Победы, а в прозрачной коробочке из оргстекла всю жизнь будут храниться вынутые из его тела осколки немецкой мины — той самой, которая свалила его тогда. О чем он всегда сожалел: что никогда не узнает даже кличек своих неожиданных спасительниц. Просто — Маленькая и Большая…

˜”*°•. Wageningen .•°*”˜ Изображение
15-03, 12:44
Шапка

Его сняли с поезда и привели в детскую комнату милиции. Куда и зачем он хотел уехать, он не сказал, да, наверное, и не мог сказать, лишь бы уехать, а куда — не все ли равно. Возвращаться не хотел и упорно отказывался назвать фамилию и адрес родителей, как и свое имя. «Не скажешь — отправим в колонию», — пригрозили ему. А хоть и в колонию, только не домой. «Пускай посидит, тогда разговорится», — решил дежурный и другим запретил трогать мальчишку: может, у парня стряслась беда, мало ли, бывает и так. И вот он сидел и, поджимая губы, упрямо молчал, вперив широко раскрытые голубые, с застывшей в них тоской и болью, не по-детски серьезные глаза куда-то в пространство перед собой, — этакий маленький старичок, придавленный тяжестью навалившегося на него испытания. Он был простоволос, несмотря на холодную погоду — в легкой курточке, правую руку держал за пазухой — казалось, что-то придерживал, тщательно скрывая от других. Сердце или что другое? Как бы плохо не стало, придется врача вызывать.
— Что там у тебя? Покажи.
В ответ — молчание. Только весь сжался. Упрямый пацан.
— Тебя спрашивают…
— Не дам!
— Ну, вот, уже и не дам. А я что — отнять хочу? Говорю, покажи, только и всего. Устал, поди, руку так держать…
— Не устал…
Но рука вдруг дернулась, медленно-медленно он вытянул то, что прятал от глаз людских, и положил на стол, подержал, как бы не решаясь, можно ли довериться этим незнакомым ему людям в форме, потом убрал руку. Шапка. Обыкновенная шапка из меха какого-то пушистого зверька. «Украл, что ли, а после сбежал? У кого украл, где? — хотел спросить дежурный. — Потому и скрывал, не хотел показывать». Но, посмотрев на лицо мальчугана, вовремя удержался. Нет, что-то тут не так.
Обыкновенная шапка… Обыкновенная ли?

* * *

Они жили на даче. Родители каждый год снимали дачу у знакомых. Те, как только устанавливалось тепло и просыхали дороги, отправлялись путешествовать на собственной машине, случалось, отсутствовали и месяц, и два (когда они работают, удивлялись соседи. На вольных хлебах!), а зачем даче пустовать? Пускай приносит доходы, поможет окупить дальние вояжи, горючее небось тоже денег стоит. Словом, знакомые были не дураки, понимали толк в жизни и старались брать свое. Для того и дачу завели. Там, на даче, судьба и свела Генку с Кешей.
Кеша был канадской лайкой, принадлежал сторожу, который караулил дачи. Кешу подарили знакомым Генкиных родителей тоже знакомые, какие-то иностранцы, приезжавшие в Советский Союз в качестве туристов, а те отдали подарок сторожу, договорившись, что за это он будет охранять их дачу. Собак они не терпели, потому и не стали держать Кешу, хотя пес был отменный, отличных кровей, за границей за него отдали бы большие деньги. А Генка собак любил, он часто приносил Кеше объедки с обеденного стола. Кеша провожал Генку в магазин, когда мать посылала купить что-либо необходимое —. хлеб, сахар — или бутылку отцу. Про отца говорили, что он охотник пропустить стаканчик.
Сторож умер. Пес пришел на дачу к Генке. Сам пришел и никуда не захотел уходить. Сторож был еще не старый человек, жить да жить, говорили старухи на селе, здоровье подорвала война, — в одну из ночей его не стало. Человека отнесли на кладбище. А куда деваться собаке? Генка не знал, радоваться ему или печалиться: сторожа жаль, а собаку… Да он всю жизнь мечтал о таком Кеше!
15-03, 12:44
— Мам, возьмем его…
Мать подумала-подумала и согласилась: уж больно хороший пес, смотрит как человек, будто что сказать хочет. Сам пришел! Только что скажет отец?
— Пусть останется, — изрек глава семьи. — Зачем добру пропадать. Еще сгодится…
После Генка не раз припомнит эту фразу.
Отец не баловал сына вниманием; только когда пропустит лишнего где-нибудь с друзьями, еле доберется до дому и заведет унылую волынку, что старших надо уважать (надоело! это его-то уважать, пьянчугу?!), а потом свалится где попало, захрапит, зачмокает на весь дом… поговорили! Мать вечно занята, ей и обед надо состряпать, и в магазин сходить за продуктами, и по дому навести порядок, и забулдыгу-мужа изобиходить, помыть, постирать… Намучилась она с отцом, из-за него работу оставила, а что сделаешь? Генка, как умел, помогал ей. Плохо, если в доме нет настоящего хозяина. Нет, не любит Генка тех, кто пьет, и сам не будет пить. То ли дело пес! Уж он-то пьяным не напьется, не будет читать скучных нотаций, не надоест, хоть всегда с тобой…
Пес повсюду ходил за ним неотступно как привязанный, и в глазах его читался немой вопрос-мольба: «Я теперь твой, только твой. Ты не бросишь меня?…» Нет, Генка не бросит и не отдаст никому, даже если будут просить. Исполнилась мальчишечья мечта: у него есть своя собака. Своя! Его! И больше ничья! Их двое, и они всегда вместе. Ох, и до чего же это приятно — иметь такого друга, если б вы знали, люди!
Кеша, милый, дай почешу у тебя за ухом…
Ученые люди говорят, что любовь к животным — любовь совсем особенная, ее не выкинешь за окно, не забудешь, и, говорят, приходит она не сразу. Генка испытал это на себе. Он даже изменился, чтобы меньше сердить родителей, не давать повода для недовольства, которое косвенно могло бы отразиться и на Кеше. Прямо не узнать парня. Раньше, бывало, в одно ухо вошло, в другое вышло, и слышит — да не слышит, упрется — ничего делать не заставишь. С некоторых пор как подменили человека. Внимательный, сговорчивый, сказать не успели, а он уж сделал. Золото парень! Мать не могла нарадоваться. Отец помалкивал. Отца не зря называли молчуном: себе на уме.
Генка мечтал, как осенью они переберутся в город и все ребята будут завидовать, что у него своя собака. Своя! Собака! Нет, и вправду, это же понимать надо! А у тебя нет. И у тебя нет. А у меня есть. Есть! Да какая: умная да красивая. Пойди поищи другую такую! Уши торчком, хвост калачом, пушистая да ласковая. Следит за каждым твоим движением, ловит каждый вздох. Куда ты, туда она.
Генка стал еще более внимательным к Кеше, тот сделался еще дороже ему, когда на соседней даче убили собаку — на шапку. Генка опасался: не случилось бы чего худого с Кешей. До этого кто-то раз уже пытался доской пришибить пса — остался шрам на голове.
Генка уезжал с ребятами в лагерь. Ох, до чего же не хотелось Генке расставаться с Кешей. Как предчувствовал…
Время в лагере тянулось долго-долго, хотя вроде было много интересного — и походы в лес, и военные игры, и художественная самодеятельность. А все равно тянуло к Кеше: как он там без него? Тоже скучает небось…
Вернулся из лагеря:
— Где Кеша?
Почему-то пес не встретил его.
— Нету Кеши.
— Кеша пропал. Убили. — У матери был виноватый вид, она хмурилась и отводила взгляд в сторону, чтобы не встречаться с глазами сына.
— Как пропал? Кто убил? Почему убили?
Как Генку не хватил удар? Как не разорвалось сердце? Право, можно умереть на месте, услышав такую новость.
— А-а! — отмахнулась мать. — Есть тут семья, разводят песцов, вот, говорят, они и его… на мех…
«Говорят, говорят…»
— Как на мех?! Какой еще мех?! Да я сейчас пойду покажу им, пусть отдадут…
— Да не живой он, твой Кеша, пойми…
— Почему не живой?!
Солгала мать, сказав про песцов, попытавшись свалить все на других. Язык не повернулся сказать правду.
— Подожди, не ходи, — сказал отец. — Никуда не надо ходить, ни к чему. Да не реви ты, не пропал твой Кеша! Сгодится для дела! Вот, гляди. Тебе подарок.
Так вот что имел в виду отец, сказав «зачем добру пропадать». Он уже тогда держал это в уме.
Шапка, обыкновенная шапка. Мать говорила не раз, что к зиме надо купить наследнику шапку. Вот и сделали обзаведенье, не потратив ни рубля.
Вот он, Кеша, — шапка! Убили, ошкурили, и, пожалуйте вам, обновка сыну… Кешу, беднягу, дорогого, ненаглядного Кешу ободрали на шапку, как того сеттера, и кто?! Отец!!! Сам!!! Собственноручно!!! Содрать шкуру с друга… да может ли то быть??? Кеша, родной… Да еще недавно он провожал Генку до калитки, когда тот отбывал в пионерский лагерь, поскулил ему вслед, будто знал, что больше не увидятся… Все было как в страшном сне. Но все было правдой.
Да, пока Генка находился в пионерлагере, Кешу не только ободрали — отец проделал это с ловкостью заправского живодера, — успели и шапку сшить. Постарались к возвращению сына. Красавица шапка, пышная, фартовая, всем на зависть.
Лучше бы уж пропил, загнал на толкучке и прогулял выручку с дружками, чем подносить такой подарок. Не видеть бы, не слышать, не знать.
Генка, как полоумный, смотрел широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Неужели? Неужели? Вдруг, всхлипнув, громко зарыдал и, швырнув подарок на пол, принялся его топтать; потом, опомнившись схватил и, прижимая шапку к себе, выбежал. К вечеру он исчез из дома.
Что он сказал тогда отцу, каким нехорошим словом обозвал его, он не помнит. После негодующий папаша скажет, что сынок назвал его фашистом: те тоже — сдирали кожу с людей и делали из нее сумки…

˜”*°•. Wageningen .•°*”˜ Изображение
15-03, 22:03
ната

Классное стихотворение "Страшная история о любви"! :grin: :grin: :grin:

Елена Соколова
господи, Лен, откуда такой рассказ? Тоже Бориса Рябинина?
Что то я у него такого не читала. Рассказ жесткий, конечно :twisted: Это же надо быть таким недочеловеком, чтобы так поступить?! Точно больной на всю голову родитель, убить любимое животное своего ребенка и подарить ему шапку из него - я в ШОКЕ...
15-03, 23:44
cinolog, да оба рассказа Б. Рябинина. Я написала автора перед "Маленькая и большая", поэтому повторять второй раз не стала.
Рассказ, конечно, очень жестокий, но у него много таких. Выложила именно этот, потому что больше всего тронул. К сожалению, не все истории заканчиваются хеппи ендом.
Не знаю, как такой "родитель" потом ребенку в глаза смотреть может. Да и мальчик его на всю жизнь возненавидел!

˜”*°•. Wageningen .•°*”˜ Изображение
20-05, 01:31
Это ссылочка для тех,
у кого есть желание перечитать книгу Януша Пшимановского
"Четыре танкиста и собака"


Изображение

Сделать это очень просто. Нажимаете на ссылку. Раскрывается содержание, ниже, под цифрами главы книги, кликаете мышкой на первую главу, разворачивается текст, и так далее по списку глав. Приятного прочтения :grin:

http://history.myriads.ru/%CF%F8%E8%EC% ... 2617/1.htm

Изображение
Сайт питомника http://eltigris.ucoz.ru/
18-02, 15:01
ИСТОРИЯ РЫСИ ДИКСИ.

У этой вольеры всегда толпа. Подойдём, познакомимся с её обитательницей.

С первого взгляда кажется, что вольера пуста. Только вглядевшись внимательнее, вы заметите, что с крыши зимнего домика, из глубины вольеры, за вами пристально следят яркие холодные глаза. (Вот так где-нибудь в тайге, затаясь на ветке дерева, подстерегает добычу дикая рысь - сестра нашей Дикси. Пройдёт человек под деревом и не заметит, что был на волосок от смерти...)

Сжавшись в комок, подобрав под себя лапы, часами неподвижно сидит Дикси на крыше домика.

Здесь она в безопасности, здесь её не достать ни палкой, ни камнем, и можно спокойно наблюдать за туристами.

Туристов Дикси не любит: очень уж шумный и бестактный народ: кричат, хохочут, лупят палками по сетке... Пусть их! Всё равно не заставят Дикси спуститься вниз.

В холодном взгляде Дикси - спокойное и гордое презрение. Кажется, она говорит всей этой шумной толпе:

Никогда так не делай, если хочешь, чтоб Дикси с тобой подружилась!«Странные существа вы, люди! Неужели вы не понимаете, КТО перед вами? Это собаку или кошку можно запугать, заставить подчиниться, пригрозив палкой. Я - РЫСЬ! Не зря для североамериканских индейцев я символ непреклонного мужества! Меня нельзя унизить, я - умру, но не покорюсь!»

Хотите познакомиться с Дикси поближе? Уберите палки, перестаньте кричать. Ну вот, а теперь с ней поговорю я. Укусит меня Дикси?

- Дикси, ты меня укусишь?

Не сердись. Вот так-то лучше, лизни мне руку и спой песенку, да погромче, так, чтоб всем было слышно, как ты славно поёшь: «курр-мурр, курр-мурр...» Почесать тебе за ухом? Перестань ворчать. Знаю, что народ тебе надоел, но ведь это твоя работа, за это тебя кормят. Ну-ка ещё помурлыкай погромче, вот так! Ну, а теперь прыгнем!

И Дикси прыгает вниз. Она прыгает неохотно, лениво, но всё же подчиняется. Нет, не силе, не угрозе палки - подчиняется человеку-другу, единственному из людей, которому она доверяет. Я очень горжусь, что этот человек - я.

- Молодец, кошка! Спасибо. Ну-ка подойдём поближе к сетке, покажемся туристам.

Я обнимаю Дикси, поднимаю её на задние лапы - так она выглядит особенно эффектно! И обе мы подходим вплотную к сетке. Дикси ласково мурлычет, лижет мои руки и, занятая мной, снисходительно-небрежно разрешает девушкам погладить через сетку её пушистую шубку и даже потрогать чёрные кисточки на ушах.

- А, понятно, у неё когти обрезаны, да и клыки, верно, вырваны! - говорят в толпе.

Я раскрываю Дикси пасть, и она демонстрирует туристам свои великолепные «в полной боевой готовности» белоснежные зубы. Потом я беру в руки Диксину «лапочку» и заставляю её выпустить запрятанные в бархатные «ножны» острые как кинжалы, изогнутые когти, одного удара которых было бы довольно, чтоб меня покалечить.

- Почему же она вас не цапает?

- Потому что она - зверь! - отвечаю я шутя. - Звери никогда не ранят друзей!

В комнатах Дикси была теперь, как дома. Отлично знала всё, что запрещено, и пользовалась каждым случаем, чтоб нахулиганить... Лезет на птичью вольеру, встав на задние лапы, разглядывает сквозь сетку перепуганных птиц.

- Дикси, ремень!

- Ау... (Это значит: «Я хочу, не мешай...»)

- Дикси, ремень!

- Бррр... (Низкое ворчание - выражение обиды и недовольства.)

Ремень хлопает. Дикси отскочила от вольеры, ловко избежав шлепка, валится тут же на пол, щурится и запевает песню... («Я - ничего, я - паинька...»)

«Мясо» на языке Дикси - «бу!» (Особенный характерный звук, вроде выдоха, и движение головой снизу вверх.) Вот что вышло однажды с этим «бу!». Один знакомый пришёл к нам со своим маленьким сынишкой. Дикси лежала в спальне на моей койке, все о ней забыли. Вдруг вижу: в глазах у Алёшки испуг. Оглянулась: Дикси крадётся, не спуская с Алёшки пристального взгляда.

- Дикси! - резко окликаю её. - Ты что это? Посмотрела на меня и - требовательно, капризно, как балованный ребёнок: «бу!».

- Какое это тебе «бу!». Ах ты, дрянь, я вот тебя! Ступай сейчас на место!

Заворчала недовольно, прыгнула назад на койку и зажмурилась.

Если приручение Дикси удалось мне вполне, то с другой частью задачи я не справилась: мне не удалось выработать у Дикси привычку к подчинению в той мере, как это было бы нужно. Я не сумела приучить её безотказно повиноваться приказам и не нарушать запретов (не накидываться на маленьких животных и птиц, всегда приходить на зов, ходить на поводке и так далее). Вероятно, если б Дикси попала в уголок совсем маленькой, мне это удалось бы. Дикси отлично знала всё, что НЕЛЬЗЯ, понимала приказания, но повиновалась всегда «со скрипом». Больше того, скоро я убедилась, что мои попытки «воспитывать» её мешают собственно приручению, портят наши отношения.

Весной, когда мы переселили Дикси в просторную вольеру, где она была полной хозяйкой и все запреты отпали сами по себе, Дикси подружилась со мной по-настоящему. Ведь я стала для неё теперь не придирчивая воспитательница, с вечными «нельзя» и «фу!», а друг, приход которого - радость!

Сейчас Дикси пять лет. Про неё уже не скажешь: заморыш несчастный. Дикси выглядит вполне солидно. Взрослая рысь: не особенно крупная, но здоровая и сильная. Пушистая мягкая шерсть, упругие стремительные движения. Роскошные кисточки...

- Зачем ей эти хвостики на ушах? - обычно интересуются девушки.

- А зачем вам клипсы? - отвечаю я под весёлый смех туристов. - Дикси ведь тоже особа женского пола - она любит пофасонить!

Не знаю, сколько Дикси весит (у нас нет весов для взвешивания животных), но носить её на руках через вольеру тяжеловато. А когда я поднимаю её на задние лапы, её голова на уровне моего плеча.

Тоскует ли наша кошка по вольной жизни? Не думаю. Ведь она выросла в неволе и вряд ли даже сумела бы прожить самостоятельно в тайге. Привыкла получать каждый день своё «бу» из человеческих рук, привыкла к безопасности... Нет, вольная жизнь не для неё.

Её жизнь в уголке тоже имеет свои радости. Главным её развлечением долго были игры с овчарками Дагни и Каем.

Каждое утро она с нетерпением ждала, когда же наконец распахнётся дверь дома и из неё с весёлым лаем выбегут друзья. Как только раздавалась команда: «Дагни, Кай, к кошке!» - она прыгала навстречу с радостным мурлыканьем.

Увы, теперь игры с собаками почти прекратились. Вопреки распространённому мнению о собачьей верности, мохнатые друзья изменили Дикси. Сначала к ней охладела Дагни. Новые кути, новые материнские заботы вытеснили из её сердца кутю Дикси. А Дикси по-прежнему верна своей первой, самой сильной привязанности. И даже обидно за неё, когда видишь, как холодно принимаются её пылкие ласки.

В дни своей юности Кай готов был играть с Дикси хоть целый день. Часами они возились, играли в «догоняшки», в «прятки», как два приятеля-мальчишки.

Кто не знал, мог подумать, что собака и рысь схватились насмерть и вот-вот перегрызут друг дружке глотки. Вот Дикси прыгнула на Кая с крыши домика, обхватив лапами, вцепилась ему зубами в горло... Кай вывернулся, поднявшись на дыбки, схватился с Дикси грудь с грудью, уронил... Мелькает чёрное, рыжее, розовое, сверкают в яростном оскале белые зубы... Оба противника: лесной хищник - рысь и породистая шотландская овчарка - колли - хороши, каждый в своём роде. Оба одинаково наслаждаются игрой, этой весёлой пробой сил... Но если Кай в щенячьем азарте нередко увлекался и сильно кусал Дикси, Дикси ни разу не сделала ему больно. Её страшные кинжалы-когти были всегда в ножнах, и зубы, хоть и скалились грозно, никогда не ранили друга.

Рысь и собака... Необычная дружба, не правда ли? Дикси считает, что все в порядке: она видит в Дагни существо одной с ней породыПомню забавный случай. Однажды Дикси и Кай, наигравшись вволю, разошлись по углам. Дикси залезла в домик, а Кай развалился у дверцы вольеры и спит. Подходит пожилая солидная туристка, внимательно читает этикетку на вольере: «Рысь Дикси, 1961 год рождения»... Ищет глазами рысь. Дикси не видно, спряталась в домике, «в поле зрения» один лохматый Кай.

- Никакой тут рыси нет! - говорит туристка категорично. - Одна росомаха!

Боюсь, что ленинградская дама, первая хозяйка Кая, очень гордившаяся его безукоризненной родословной, упала бы в обморок, услышав такую аттестацию своему породистому черно-белому колли!

Став взрослым солидным псом, на которого возложена ответственная обязанность - охрана хозяйственного двора, Кай, как и Дагни, изменил своей детской дружбе. Тщетно Дикси мурлыкает и трётся лбом о сетку, приглашая его поиграть: Кай больше не желает с ней знаться...

Последняя привязанность Дикси - Вулька. Вулька - помесь волка и собаки. Её передали нам в уголок двухмесячным щенком, очень слабеньким и рахитичным. Смешной малыш, пузатенький, большелапый, ушки торчком, карие умные собачьи глаза и пушистая шерсть характерного волчьего окраса. Обидишь - накидывается совершенно по-волчьи, глазёнки загораются зелёным огоньком, зубки щёлкают... С самого появления её у нас в уголке я стала подозревать, что не кровожадный инстинкт хищника говорит в Дикси, когда она по целым часам мечется у сетки, пытаясь поймать Вульку лапой.

Боялась только ошибиться: а вдруг всё же Вулька для Дикси «бу» - лакомый кусочек, который она схватит, едва впущу к ней волчонка? И только спустя месяц решилась наконец познакомить их поближе.

...Через полчаса в тот же день все любовались идиллией: рысь и волчонок лежали, обнявшись, на солнышке и Дикси заботливо вылизывала Вулькину пушистую шубку и остренькую, измазанную в супе мордочку. Вульке надоела эта процедура, она вырвалась, побежала... Дикси за ней, нагнала, поймала, повалила и опять давай вылизывать, придерживая лапой, как кошка котёнка...

С этого дня маленькая Вулька ежедневно проводила в Диксиной вольере несколько часов.

Я была совершенно уверена, что Дикси её не обидит. В нашей «кошке» заговорил материнский инстинкт. С трогательной снисходительностью терпела она все самые наглые Вулькины выходки. Даже когда жадюга Вулька вырывала у неё куски мяса буквально изо рта, Дикси ни разу не вспылила. Вулька рявкнет, накинется - и Дикси сразу молча отходит. Стоит в стороне и смотрит, как Вулька уплетает её обед, то самое «бу», которое Дикси любит больше всего.

В лесу Дикси с увлечением играет в "дикую рысь"...До 1965 года Дикси гуляла с нами в лесу. Преимущественно в зимнее время, так как летом на «Столбах» чересчур многолюдно. На прогулках она с увлечением играла в «дикую рысь». Рыла «окопы» в снегу, подкрадывалась к воображаемой добыче, подкарауливала «дичь», затаивалась на скалах.

...По лесной поляне, ярко освещённой лучами низкого зимнего солнца, постепенно всё больше и больше удаляясь от тёмной стены пихтового леса, медленно движется, неторопливо обкусывая на ходу торчащие из-под снега сухие травянистые стебли, самка сибирского оленя - марала. Чу! - хрустнула позади ветка. Маралушка резко вскинула красивую точёную голову, большие уши-граммофоны сторожко повернулись в сторону подозрительного звука. Но всё тихо. Маралушка успокоилась, продолжает пастись.

А шагах в двадцати от неё из-за снежного сугроба глянули и снова спрятались яркие холодные глаза рыси. Словно бы два зелёных фонарика вспыхнули и погасли. Рысь! Прилегла в своём снежном окопе, напружинив задние ноги, сжавшись в комок, ждёт. Только кончики чёрных кисточек виднеются из-за края окопа. Вот сейчас... всё ближе подходит не подозревающая опасности маралушка. Рысь выглянула - на секунду поднялась над сугробом круглая кошачья голова и снова исчезла. Прыжок!

Это Дикси и наша ручная маралушка - тоже воспитанница уголка Роя Железная Нога. А всё происходящее - не более как инсценировка настоящей охоты, за которой, затаив дыхание, следит, «изготовив к бою» кинокамеру, Джеме. Отличные кадры выдаёт нам сегодня Дикси!

Роя обернулась. Прижав уши, пригрозила. Дикси осела на задние ноги, затормозила, повернулась и пошла прочь с независимым видом: «я ничего, я - паинька...». Отлично знает пушистая разбойница, что Роя ей не по зубам!

По команде "Сидеть"А вот это уже в чистом виде игра! Вдали по тропе пробегает Дагни. Скорее за камень. Снова сжавшееся в комок тело: пружинят, готовясь к прыжку, задние ноги... Бросок... И ласковое «мррр» - дружеское предупреждение: «Это я - Дикси, друг. Не испугайся»... И как апофеоз «охоты» - весёлая борьба в сугробе...

Если «добыча» далеко, между ней и Дикси большое открытое пространство и негде спрятаться, Дикси передвигается «по-пластунски», двигая перед собой снежный вал - нечто вроде подвижного окопа. Проползёт несколько метров и затаится. Выставит на миг из-за вала кончики изогнутых, как концы лука, ушей, украшенных чёрными кисточками, глянет своими яркими глазами и опять, спрятавшись за краем снежного вала, ползёт к добыче...

Затаившись на скалах, неподвижно застыв, Дикси провожает взглядом идущих мимо лыжников...Идут лыжники, отдалённый скрип лыж, голоса... Дикси быстро-быстро разбрасывает рыхлый снег лапами, роет «окоп» и затаивается. Попробуй разгляди! Отлично умеет она прятаться и в камнях: её розовато-дымчатый мех совершенно сливается с серо-розовым фоном сиенитовых глыб. Сколько раз лыжники с шумом и гамом пробегали мимо, даже не подозревая, что сверху, со скалы, за ними пристально следит притаившаяся Дикси.

Единственными реальными трофеями Диксиных охот были консервные банки на туристских стоянках, которые наша рысь с удовольствием вылизывала (особенно ей нравилась сайра!).

Зато сама Дикси нередко становилась добычей фото- и кинорепортёров.

Весной 1963 года (в марте) Дикси однажды убежала с прогулки. Она не вернулась в уголок и к ночи. Ушла в камни под «Второй Столб» и попробовала зажить вольной жизнью. Первое «посольство», отправившееся за ней (Джемс и Дагни), успеха не имело. Дикси, правда, вышла к послам, промурлыкала им приветственную песню, поиграла с Дагни, но вернуться в уголок отказалась. Послы вернулись ни с чем.

На рассвете в тот день она ходила на охоту, но не сумела ничего добыть. Живое «бу» почему-то не хотело даваться: улетало или убегало, прежде чем Дикси успевала его схватить.

Единственной её жертвой в то утро оказался наш «знатный американец» - чёрно-серебристый лисёнок Гай, за неделю до того убежавший из уголка. Дикси встретила его под «Вторым Столбом», загрызла, но есть не стала. Всё это Джемс и Дагни «прочитали» на снегу, когда искали беглянку.

Под вечер мы отправились к Дикси втроём: Джемс, Дагни и я. Джемс и Дагни миновали небольшую, отдельно стоявшую скалу, вокруг которой вилась чёткая цепочка свежих рысьих следов, а я отстала. Когда поднималась по склону, где-то впереди, в хаосе скал, слышался звонкий тоскливый крик рыси : «мао! мао!». Сейчас он замолк. Дикси, наверное, видела нас и затаилась на скале, готовая к прыжку. Я поравнялась со скалой. Бросок! Она рассчитала точно: спрыгнула прямо к моим ногам и приветствовала меня громкой радостной песней.

Но только поздно вечером, когда уже совсем стемнело, когда смолкли чужие голоса на базе и привычным мерным гулом загудел движок (знакомый мирный звук), Дикси вернулась домой.

Рысь - отлично приспособленный хищник. Взгляните, каким легким скользящим шагом идет Дикси по глубокому рыхлому снегу. С такими лапками никаких лыж не нужно!Следующей весной (также в марте) она повторила свой побег. И опять нам удалось «уговорить» беглянку вернуться.

Март - пора рысиных свадеб. Дикси в это время сильно волнуется и тоскует. А тут ещё школьные каникулы: на «Столбах» полным-полно ребятишек. Известно, какой это беспокойный народец! Как воробьи, забираются во все щели, если калитки закрыты - лезут через заборы, осаждают вольеры, закармливают зверей конфетами... Дикси конфет не ест, от ребятишек ей одно беспокойство.

Вот почему она именно в это время старается сбежать из уголка.

В характере Дикси нет коварства - она пряма в своей ненависти и любвиЛюдям она не опасна. Даже детям. Я совершенно уверена, что Дикси, если её не трогать, никогда первая не нападёт на человека. Но нет никакой уверенности, что, вернувшись из «самоволки», неожиданно для нас (ведь не будешь караулить всю ночь!) она не надумает «поиграть» с косульками так же, как с лисёнком Гаем. Да и очень уж жалко потерять нашу «звезду»: вдруг всё-таки надумает уйти насовсем. Поэтому последние два года мы не выпускаем Дикси из вольеры. Дикси очень обижается, что мы не берём её с собой на прогулки.

Обижаются и кинорепортёры, которым не удаётся повторить сделанные Джемсом кадры - «дикая рысь в диком лесу». Но что делать...

Со мной Дикси дружна по-прежнему. Узнаёт меня в толпе, радуется, когда подхожу к вольере, играет... Сделает вид, что ей нет до меня никакого дела, и вдруг неожиданно прыгнет сзади, обхватит мягкими лапами за шею, куснёт легонько - и умчится. Или - развалится у меня на коленях, лижет мне руки шершавым языком и мурлычет ласково, по-кошачьи: «кррр-мррр... кррр-мррр...». Любит она также играть в мяч... по вечерам, когда «рабочий день» уже окончен и у вольер нет никого чужих.

В присутствии чужих она никогда не бывает так весела и ласкова, как наедине со мной. Чем больше толпа у вольеры, чем шумнее ведут себя туристы, тем труднее уговорить Дикси «работать».

Осенью 1964 года у меня с Дикси случилось ЧП. Наш уголок посетили туристы с поезда Дружбы. Их было очень много: что-то около трёхсот человек. Хотя они заходили на территорию уголка тремя «порциями», в каждой «порции» было столько людей, что наш маленький уголок не мог их вместить. Толпа заняла всю дорожку между вольерами. Перед вольерой Дикси туристы стояли в пять или в шесть рядов. Когда я зашла к Дикси, она, взбудораженная необычным скоплением народа, предупредила меня глухим ворчанием, что «работать» не хочет. По нашему с ней неписаному договору в таком случае я обычно не принуждаю её. Но в этот раз отказаться от демонстрации было нельзя. И я, нарушив договор, осторожненько стянула Дикси с крыши домика вниз и начала обычную беседу с туристами.

Дикси покорилась, лежала смирно под моей рукой, даже замурлыкала тихонечко и лизнула руку...

Фотографы с фотоаппаратами и кинокамерами, столпившись в вольере у раскрытой настежь двери, забыв об осторожности, в азарте ловили кадры. Мерно жужжали кинокамеры. Толпа по ту сторону вольеры, напирая, шумела, туристы сыпали градом вопросов. Моего постоянного помощника Джемса в этот день не было, я работала одна с Каем. Мне приходилось одновременно и отвечать на вопросы и следить за Дикси (ведь фотографы находились всего шагах в пяти от рыси, тут же в вольере!), и выполнять многочисленные просьбы: «Поднимите, пожалуйста, рыси головку! Будьте добры, улыбнитесь! Чуточку правее, умоляю! Пусть она ещё раз лизнёт вам руку, скажите ей!» Один из фотографов стал настойчиво просить организовать ему «семейный портрет»: я, Дикси и Кай. Я приказала Каю подойти. Но этот собачий «аристократ» вдруг закапризничал (это с ним иногда бывает): поднял свою узкую породистую голову, посмотрел мрачноватыми, тёмно-карими глазами и - ни с места! Я протянула руку, чтоб подтащить его к себе, на секунду ослабив контроль над Дикси, и тут... Не очень-то приятно, я вам скажу, получить публичную оплеуху, хотя бы в какой-то мере и заслуженную!

Так отдыхала бы Дикси, если б в самом деле была "дикой рысью в диком лесу"Вряд ли Дикси хотела серьёзно меня ранить - лапа была «мягкая», со втянутыми когтями, - но один коготь, один «рыболовный крючок» каким-то образом зацепился за край моего уха, слегка... Вырвавшись из моих рук, Дикси с низким грозным ворчанием прыгнула на домик и затаилась.

Ранка была невелика, но кровь текла обильно. К счастью, на мне была кофточка тёмно-красного цвета: на красном фоне кровь не так видна.

А теперь она отдыхает вот так!Почти никто из туристов не заметил, что Дикси меня поранила. Категорическим тоном попросив фотографов выйти, я подошла к Дикси: уйти из вольеры после такого ЧП, не восстановив дружеских отношений с Дикси, было нельзя. Заставила кошку «извиниться» - лизнуть мне руку - и только после этого продолжила беседу, уже вне вольеры.

Назавтра Дикси встретила меня как ни в чём не бывало: ласково мурлыкала и лизала мне руки. Я, разумеется, тоже сделала вид, что ничего не случилось.

Что же? Значит, Дикси опасна?

На "плече" у Деда Конечно, в какой-то степени, как и всякий прирученный хищник. Непредвиденные ЧП возможны всегда, нужно быть постоянно начеку. Но вместе с тем я совершенно уверена, что, пока я сама не допущу ошибки (как было в том случае, о котором я только что рассказала), Дикси не нарушит наш «договор дружбы». В характере её нет коварства, она пряма в своей ненависти и любви. Мне ли не знать - ведь я ее вырастила!

Признаюсь вам (по секрету от Дикси!), я немножко ревную её к Дагни, Каю и Вульке. Мне кажется, она любит их больше, чем меня. И это несправедливо. Потому что из нас четверых я - самый верный её друг. Никогда я не устану гордиться её дружбой, с таким трудом завоёванной...

Рысь распространена по всей лесной зоне европейской части СССР, а также в Сибири, на Кавказе и в Средней Азии. За пределами нашей страны встречается в Западной Европе, Иране, Китае, Тибете, Гималаях и в лесах Северной Америки. Ведёт преимущественно ночной образ жизни.

Самый интересный питомец уголка - ручная рысь Дикси - главное действующее лицо этой книжкиВнешний вид рыси очень характерен: короткое туловище, высокие ноги, несколько приподнятый зад. На круглой голове - большие уши с длинными кисточками. Хвост короткий, точно обрубленный. Пальцы соединены перепонкой, поэтому рысь легко передвигается по глубокому рыхлому снегу. Окраска - рыжевато-палевая с тёмными буроватыми полосами и пятнами. Это крупная кошка: длина туловища взрослой рыси 90-140 сантиметров, вес около 15 килограммов. Встречаются экземпляры и до тридцати килограммов! Пища рыси разнообразна. Рысь нападает на птиц, часто основу её «меню» составляют мелкие грызуны и зайцы. На Алтае нередко преследует косулю, кабаргу и даже молодых маралов. В первом томе фундаментального труда «Жизнь животных» дедушки Брема , нашего старинного консультанта «по делам звериным», читаем:

«...Рысь - высокоразвитый хищник, такой же хищный и кровожадный, как леопард и пантера... от мельчайших млекопитающих и птиц до козу ли и глухаря... едва ли какое-либо живое существо от неё застраховано...»

Рыси трудно приручаются. «Безнадежное дело», - говорили нам, когда мы взялись за воспитание Дикси.

Всё началось с коротенькой записки от лесничего Баркалова, старого «болельщика» нашего уголка, не раз поставлявшего нам интересных воспитанников: «В краевом музее есть маленький-маленький рысёнок. Предлагаю подарить заповеднику. Сообщите согласие. Будут ждать неделю, потом забьют на чучело...» Было это, помнится, 15 сентября 1961 года.

Рысёнок! Вы понимаете, что это такое - заполучить в свои руки рысёнка?

Если б фотографу предложили испытать новый фотоаппарат, если б скрипачу посулили редкую скрипку, лётчику - самолёт последней конструкции... Могли бы они сказать «нет»?

Лыжники идутТрудно было в те дни с прокормом животных. У заповедника средств на живой уголок не было, приходилось всячески изворачиваться. Уголок фактически существовал на нашу зарплату да доброхотные даяния «болельщиков».

Вспомнила я, как год назад пришлось мне по этой причине отпустить на волю беркута Кучума: царь птиц не желал есть ничего, кроме свежего мяса, и я не смогла его прокормить.

Вспомнился мне и Волчик. Сколько бед было с его воспитанием оттого только, что мы не могли достаточно сытно кормить его. Рысёнка ведь тоже супом и кашами не прокормишь.

Моего благоразумия хватило до конца недели. А в последний день недели старенький «газик» мчал меня по асфальту городских улиц к музею.

И жизнь хороша, и жить хорошо!Никто из красноярцев, видевших его, конечно, не подозревал, что «газик» провёз мимо них полномочного посла «великой державы», ещё раз осуществлявшего своё право предоставления убежища осуждённому. У меня сердце замирало: скорее, скорее... Теперь, когда решение было принято, Дикси была уже моя, я отвечала за её жизнь, и узнать, что мы опоздали, представлялось просто катастрофой.

Как попал рысёнок в краевой музей и почему - Дикси? Работники музея купили его за десять рублей у охотника на чучело. Подрастили, подкормили (очень уж был заморенный!), а потом - сердце не камень! - пожалели убивать, решили подарить заповеднику. Всё равно хорошего чучела из рысёнка не вышло бы: заморыш, рахитик... куда такого в экспозицию? Пока рысёнок жил при музее, у него не было имени. Крестины состоялись уже на «Столбах». Прежние хозяева подзывали рысёнка, как кошку: «кис-кис». Надо было придумать имя, в котором был бы этот звук. Так и вышло - Дикси.

Когда нам передали Дикси, она была размером с крупную кошку. Несимпатичный это был малыш! Взъерошенная тусклая шерсть какого-то неопределённого грязно-розового цвета, никаких кисточек на ушах (кисточки выросли только в ноябре), слезящиеся глаза, выдающаяся, как у дряхлого старичка, нижняя челюсть, всклокоченная борода с налипшими остатками пищи. Вдобавок ко всему этот «звериный ребёнок» был ещё и озлоблен... Ей было тогда уже около пяти месяцев (в переводе на человеческий возраст - лет четырнадцать-пятнадцать). В этом возрасте и человеческие детёныши доставляют своим воспитателям немало хлопот и огорчений, а Дикси ведь была рысь. Немудрено, что мы брались за её воспитание без особой надежды чего-нибудь добиться.

На своё новое место жительства Дикси ехала в маленькой транспортной клетке в тороках на Горбунке - низкорослом коньке монгольской породы. Как и все монгольские лошади, Горбунок терпеть не мог, когда его заставляли тащить телегу или сани, в тороках же был согласен везти кого угодно (сколько я на нём разного зверья перевезла на «Столбы»!) и с философским спокойствием позволил нам втиснуть клетку с рысёнком в одну из перемётных сум, перекинутых через седло.

Когда я выехала из ворот конторы заповедника, уже совсем стемнело. Мне нужно было заехать в магазин за хлебом. Пока покупала хлеб, вокруг Горбунка собралась толпа парней. Они спорили, кто у меня сидит в тороках, и тщетно пытались рассмотреть Дикси через сетку клетки. Один подсунулся было совсем близко: «Кошку везёшь, тётка?» Рысёнок как рявкнет густым грозным басом - парень отскочил, споткнулся...

Когда ехали по тёмной лесной дороге, полной ночных звуков и шорохов, Дикси притихла, затаилась, как неживая. Должно быть, очень страшно ей было... Помню, уже недалеко от дома я испугалась: может, и вправду нежива. Тряхнула клетку - опять раздался грозный рык-предупреждение, что, мол, «у нас не шутят».

Целых полгода понадобилось нам, чтобы в прямом и переносном смысле взять этого ребёночка в руки!

Кота звали Барон Фёкла фон Дитрих. Это был крупный красивый кот, с мягкой белой шерстью, такой же длинной и пышной, как его имя. В один из периодов своей жизни он был браконьером и, поняв, что это - позорное пятно на его биографии, изо всех сил старался теперь зарекомендовать себя с хорошей стороны. Он даже перед собаками заискивал: ходил на цыпочках и мурлыкал им приторно-льстивые комплименты, хотя его явно тошнило от запаха псины.

Кот жил при уголке на положении бесполезного приживальщика, и мы решили пристроить его «гувернёром» к Дикси. Ребёнку ведь обязательно нужен товарищ для игр!

Сначала познакомили их через решётку. Дело как будто шло на лад. Дикси проявила к «кандидату в гувернёры» явный интерес. Барон сохранил свою обычную вежливую невозмутимость и аристократическое изящество манер.

Увы...

Когда я на следующий день принесла кота к Дикси, Дикси, не дав бедному опомниться, разом его «оседлала», вцепилась в его пушистую шерсть когтями и зубами - и плохо пришлось бы Барону, если б я не вырвала его из Диксиных объятий и не выкинула вон. Растеряв всё своё аристократическое достоинство, Барон умчался в сад и там, взлетев на берёзу, принялся приводить в порядок свою потрёпанную шубу...

А Дикси ещё долго ходила у двери возбуждённая, вся ершом, заглядывая в щёлку, мяукала басом и отплёвывалась (Баронов пух навяз в зубах!).

Дедушка Брем оказался, как всегда, прав: между рысью и домашней кошкой - кровная вражда. Их не сдружишь.

Потерпев неудачу с Бароном, мы решили попробовать на это «амплуа» нашу верную помощницу - овчарку Дагни.

На следующее утро, идя к Дикси, я пригласила её с собой. Дагни с радостью приняла приглашение. Наконец-то она узнает, кто спрятан у Хозяйки в старом доме!

У этого существа резкий странный голос, от него пахнет лесом и опасностью.

Дагни привыкла к тому, что её Хозяйка вечно притаскивает домой всякую лесную нечисть, на которую уважающий себя собаке и смотреть-то противно. Вся эта нечисть - «фу!», то есть трогать её нельзя. Дагни дисциплинированная собака, она привыкла уважать законы, установленные людьми, и повинуется без рассуждения: «фу!» значит «фу!». И сейчас она, конечно, не нарушит закон, кто бы там ни оказался за дверью: она только посмотрит и понюхает. «Ой, скорее, скорее, Хозяйка! Открой же дверь: совсем замучило любопытство!»

И вот она бурей врывается в комнату, а ей навстречу («Дагни, фу!») прыгает что-то, несомненно, лесное, враждебное, пахнущее хищным зверем... И это «что-то» одним прыжком вскакивает ей на спину, обхватывает её за шею большими цепкими лапами и с громким мурлыканьем начинает бурно облизывать её шершавым языком...

Дагни растерялась. Два импульса борются в ней сейчас: один - древнейший, инстинктивный, голос её охотничьих предков - приказывает: перед тобой опасный зверь, схвати его, загрызи! Другой - укоренившаяся с детства привычка к повиновению - затормаживает первый: сказано «фу», - значит, «фу!».

Прижала уши, хвост между лапами, взгляд вопросительный, испуганный: «Хозяйка, что же мне делать?!»

- Ну чего ты, дурочка? Это же КУТЯ! Хо-ро-шая наша КУТЯ Дикси, Диксулечка... Посмотри, как она тебе обрадовалась!

Говорю, я сама удивилась и растерялась не меньше Дагни. Что это с Дикси? С чего это она, такая недотрога, вдруг разнежничалась, сама на «шею вешается», лижется?

Дагни уловила знакомые слова: кутя... хорошая... наша... Уши её встают, и хвост, поднявшись, описывает нерешительный полукруг. «Кутя? А что?.. Может быть, и так. Чужое лесное дитё, но всё-таки - дитё». (На нашем с Дагни общем языке «кутя» - щенок, детёныш, существо неприкосновенное и нуждающееся в нашей опеке.)

Настроение Дагни резко меняется. Если «кутя, дитё», - значит, надо за ним поухаживать: до чего же оно грязное, шершавое, вонючее... И Дагни принимается тщательно вылизывать смешную бородатую мордочку.

Дикси сначала отстраняется, гримасничает испуганно, отмахивается лапой, потом затихает и уже принимает Дагнины заботы как должное.

Через минуту они весело играют. Дагни, молодая весёлая собака, рада случаю повозиться, помериться ловкостью и силой. Наигравшись, обе валятся на пол и, высунув языки, блаженно отпыхиваются.

Если б они выражали свои чувства словами, то их, вероятно, можно было бы перевести на человеческий язык так.

Д и к с и. «Вот я наконец нашла свою маму. Ну конечно же, это моя мама. Мохнатая, тёплая, и уши торчком, как у меня...»

Д а г н и. «Всё-таки моя Хозяйка - умница. Она хорошо придумала, что взяла эту новую кутю Дикси. Очень здорово с ней играть. Только вот на лапах у неё какие-то колючки, я сейчас больно об них укололась... А ну-ка посмотрим, что там у неё такое...» - Дагни придвигается к Дикси и тщательно обнюхивает подушечки на её лапах.

«Ну так и есть - колючки! Острые, кривые, как те рыболовные крючки, с которыми любит заниматься Хозяин. Надо бы их обгрызть, а то, того гляди, останешься без глаз...»

Она долго возится с Диксиными лапами, но хитрющая Дикси не отдаёт свои колючки, спрятала их куда-то, прищурилась, гудит басом что-то ласковое, размывчатое: «урр-муррр-ру...». А маленький куцый хвостик в такт по полу: тук, тук, тук...

- Иди сюда, Дагни. Сядь и слушай, что я тебе скажу. С сегодняшнего дня официально утверждаю тебя в должности няни при куте Дикси. Надеюсь, ты оправдаешь оказанное тебе высокое доверие. Получи аванс: кусочек сахара. Что, мало? Хватит с тебя. От сладкого портятся зубы, мисс сладкоежка!

На первое время мы поселили Дикси в старом доме метеостанции. В одной половине этого дома помещалась маленькая самодельная выставка-музей, другая - зимой пустовала, и мы использовали её для зимнего содержания животных. Дикси получила отдельную комнату с обстановкой: «туалетом» (ящик с опилками) и деревянным топчаном для спанья.

Через полмесяца после её появления у нас я решилась впервые выпустить нашу питомицу в сад метеостанции на прогулку под присмотром Дагни. И чуть было не вышло беды. Рысёнок вслед за своей «нянькой» проник в загончик для копытных и прыгнул на маленькую косулю Альку. А когда я с величайшим трудом буквально оторвала Дикси от перепуганной Альки и потащила её домой, гляжу: у неё передняя лапа вывихнута в плечевом суставе. И никак не даёт вправить: рявкает, отбивается...

Я побежала звать на помощь Джемса, но пока бегала, лапа как-то вправилась сама. Когда мы вбежали в комнату, Дикси, взъерошенная, сердитая, уже прыгала снова на всех четырёх.

Дней пять спустя прихожу к Дикси утром. Новая беда: Дикси глядит на меня одним глазом, другой глаз заплыл, загноился... Пришлось лечить - промывать борной. Хорошо, что Дагни помогла справиться со строптивой пациенткой: без неё Дикси нас к себе не подпустила бы.

Ещё через неделю новое несчастье: у Дикси почему-то голова набок, она даже бегает как-то боком, перекосившись на одну сторону...

Всё это были последствия плохого содержания и кормления в раннем детстве, когда рысёнок питался преимущественно супом и целые дни сидел взаперти в тесной тёмной клетке.

Мы добыли для нашей питомицы мяса, которое было ей так необходимо, и стали почти каждый день выводить её на прогулку в лес.

Как-то во время игры с Дагни мне удалось надеть на Дикси ошейник: хотелось мне приучить её гулять на поводке. Не тут-то было! К ошейнику Дикси привыкла легко, но стоило ей почувствовать натянувшийся поводок, она приходила в дикую ярость: набрасывалась на меня, кусала и царапала. Пришлось от поводка отказаться, положившись на «волю божью» и Дагни.

Был уже ноябрь. Выпал глубокий снег, наступили холода. В лесу Дикси почувствовала себя неуютно. Быстро зябла и, погуляв с полчаса, сломя голову мчалась в «берлогу», старый дом, отогреваться. На прогулках она бегала за Дагни, а когда Дагни не было около - за мной. Дотронуться до себя не разрешала, но явно отличала от чужих, при встрече с которыми затаивалась за деревьями. К этому времени относятся её дебюты на страницах газет и журналов: в «Комсомольской правде», «Неделе», «Огоньке». Фотографии и коротенькие заметки, в которых для усиления впечатления маленький заморыш-рысёнок превращался в «огромную рысь»; я - коренная сибирячка - в москвичку, по «зову сердца» приехавшую в «дикую Сибирь»; пихты - в традиционные «могучие сибирские кедры».

Я стала получать письма от любителей-натуралистов, которые интересовались нашей Дикси. Ручная рысь, да ещё такая, что гуляет со своими хозяевами по лесу, не часто встречается.

Но, увы! Говоря по правде, Дикси в это время ещё никак нельзя было назвать ручной.

Прошло уже больше двух месяцев, как мы получили Дикси, а она упорно отказывалась нас признавать. В присутствии Дагни, во время весёлой возни с ней, она ещё иногда разрешала погладить её, почесать за ушами, потеребить... но, если мы заходили к ней в комнату без Дагни, проклятущая кошка забивалась в угол и - конец. Все усилия выманить её оттуда оказывались тщетными. Мало того, она ещё устраивала такие «аттракционы»: вытащит кусок мяса на середину комнаты, сядет над ним, рычит басом и накидывается, когда проходишь мимо. Шлёпнула её раз веником, так она вцепилась в него зубами и когтями да так и проволоклась через всю комнату. Хорошо ещё, что Дагни и тут помогла: увидела однажды, как Дикси цапнула меня за ноги, схватила её за шиворот и задала трёпку. После этого Дикси рявкнет на меня - и тотчас оглянется на Дагни.

С Дагни Дикси сама нежность. При встречах бодает лбом, как кошка, громко мурлычет, лижет, обнимает мягкими лапами... А с нами - цапнет и смотрит в глаза: «Ну как? Больно? Боишься?» Кусок мяса, который ты же ей даёшь, выхватывает из руки с рычанием, со злостью, как взятый с бою.

Такая малышка, заморыш несчастный, и уже законченный хищник, озлобленный, непримиримый...

Но ведь способна же эта злюка на бескорыстную привязанность к Дагни, на нежную дружбу с ней! И значит... значит, дело не так уж безнадёжно, как кажется. Чем труднее, тем интереснее!

Проходил день за днём, а «укрощение строптивой» не шло на лад, хоть плачь. И я решила применить к ней своё старое, испытанное средство.

Поймала однажды строптивую злючку и притащила её домой, в комнаты.

- Что ты делаешь? - раскричался Джемс, когда я посадила Дикси посреди столовой. - С ума ты сошла, она же тут такого натворит!

Сказать по правде, я сама думала так же: натворит. Но иного выхода у меня не было. Иначе приручать я не умею. Мне обязательно надо, чтобы зверёныш стал как бы членом семьи, проводил всё время у меня на глазах. Только тогда сумею я взять его в руки.

С этого времени Дикси все дневные часы стала проводить с нами. Вела она себя в комнатах намного лучше, чем мы ожидали. Помните рассказ Веры Николаевны Чаплиной, хозяйки львицы Кинули, об её неудачной попытке вырастить у себя дома маленькую рысь Таску? Из комнаты, в которой жила Таска, постепенно пришлось вынести всю мебель, снять шторы с окон, убрать цветы, картины, так как Таска всё пачкала и рвала: ухитрилась даже нагадить на картину, висевшую на стене. В конце концов Вере Николаевне пришлось отдать маленькую разбойницу обратно в зоопарк.

Дикси за все шесть месяцев (с ноября по апрель), которые она прожила у нас в комнатах, совершила только два серьёзных преступления: в клочья изорвала книгу «Чёрный обелиск» Ремарка да разбила цветок...

Как-то очень скоро и легко она научилась использовать для своих интимных делишек специально предназначенный ящик с песком. Приходилось только следить, чтоб ящик был всегда своевременно вычищен, - в противном случае аккуратная Дикси не соглашалась на него усесться.

Это случилось не вдруг, а происходило постепенно: я всё больше начала понимать Дикси, её язык (значение издаваемых ею звуков, выражения глаз, морды, которые резко менялись в зависимости от её настроения, угадывала внутренние причины тех или иных её поступков), а Дикси в свою очередь всё лучше и лучше понимала меня.

На прогулках у Дикси всегда отличное настроениеМедленно, с трудом между нами устанавливалась та связь, тот внутренний контакт, без которого невозможна никакая работа по приручению.

Вместе со взаимным пониманием укреплялось и взаимное доверие. Не знаю, кто из нас раньше - я или Дикси - поверил другому. Но когда это произошло, между нами стали устанавливаться свои особые отношения и посредничество Дагни стало ненужным.

Сегодня Дикси впервые позволила мне себя погладить в отсутствие Дагни.

Ещё через несколько дней внезапно подскочила сзади, обняла за талию мягкими лапами, легонько куснула и умчалась, прежде чем я успела понять, что это - приглашение к игре...

А ещё через месяц (в апреле) я уже выносила её на крыльцо к туристам, и прежняя упрямая злючка покорно висела у меня на руках, мурлыкая ласковую песню...

Я не профессионал-дрессировщик, не специалист, просто любитель. Правда, я прочла много книг специалистов и неплохо знаю теорию. Но ведь искусство дрессировки - это как верховая езда: можно отлично изучить теорию, но пока ты не почувствовал себя чем-то единым с конём (а ты сам не знаешь, как приходит к тебе это чувство), ты ещё не наездник. И на галопе тебя будет бить «как собаку на заборе», и из седла ты, чуть что, вылетишь...

Я до сих пор не знаю, КАК это происходит. И это мгновение, когда дикий зверёныш впервые доверчиво к тебе приласкается, для меня всегда, как чудо.

Как-то я уехала в город. Дикси весь день просидела взаперти. Вечером, когда я пришла к ней, запела громкую песню, взяла лапой мою руку и так сидела, прижавшись. Потом легла рядом, не выпуская моей руки. Мясо лежит рядом, на него - нуль внимания!

Много значило, конечно, и то, что Дикси поправилась, отъелась, из угрюмого больного заморыша превратилась в весёлого здорового малыша. Мягкой и пушистой стала шкурка, отросли кисточки на ушах, взгляд ярких глаз стал живым, любопытным, озорным. Со здоровым ребёнком всегда легче договориться.

Спокойной ночи, друзья!Я очень люблю Дикси. Но это не значит, что, если завтра я получу записку: где-то у кого-то есть маленький-маленький детёныш росомахи, кабарги или... снежного человека! - я не брошу все свои «текущие дела» и не поеду добывать его для нашего уголка.

Вот я читала: барсучата забавные и милые. А ручной бобрёнок! Вы знаете, какая это прелесть?! А на Алтае, в высокогорье, живут буны - горные козлы. Вот бы нам раздобыть себе такого бунёнка! Полез бы какой-нибудь новичок скалолаз на Митру, лезет по верёвке, царапается, а на него сверху из-за гребня скалы - бородатая морда с рожками, как у чёртика: «бэ-э-э!».

(Только, пожалуйста, не говорите Джемсу, ему и так уже надоело строить всё новые и новые вольеры!)

Красноярский заповедник «Столбы»,
1966 г.
текст - Елена Крутовская
Источник: http://www.stolby.ru/Mat/Krutovskaya/1/008.asp

"A prayer for the wild at heart kept in cages"
19-02, 09:55
MRey спасибо, интересный рассказ zzz_040.gif

Изображение
Сайт питомника http://eltigris.ucoz.ru/

Сообщений: 30 Пред. 1, 2 След. Страница 2 из 2
Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0

cron